Как только они сошли с лужайки и ступили на твёрдый серый камень двора, Ньют перешёл на бег, направляясь к западной стене. Томас сначала слегка помедлил, раздумывая, зачем так быстро бежать, но спохватился и припустил следом.
Хотя утренний свет был пока слишком слаб, любое препятствие на пути выделялось чётким тёмным пятном, так что Томас быстро продвигался вперёд. Когда Ньют остановился, он сделал то же самое. Над ними возвышалась стена — как небоскрёб, подумал Томас. Стоп, откуда это странное понятие в его опустошённой памяти?..
Юноша заметил множество красных огоньков, мелькающих там и сям по всей стене; они двигались, останавливались, перемигивались...
— Что это такое? — прошептал он, не осмеливаясь громко говорить. Интересно, а по голосу можно понять, что его всего трясёт? В посверкивании красных глазков ощущалась какая-то скрытая угроза.
Ньют стоял всего в паре шагов от густой поросли плюща, покрывающей стену.
— Не твоего чёртова ума дело, Чайник. Когда наступит время, тогда и узнаешь!
— А моего ума — послать меня в такое место, где творится невесть что и никто не хочет отвечать на мои вопросы? — Томас помедлил, сам себе удивляясь. — Шенк, — прибавил он, вкладывая в это слово весь сарказм, на который был способен.
Ньют расхохотался, но быстро оборвал смех.
— Ты мне нравишься, Чайник. А теперь заткнись — я тебе кое-что покажу.
Ньют шагнул вперёд и погрузил руку в заросли плюща. Раздвинул лозы. Открылось покрытое пылью квадратное окно величиной два на два фута. Оно было тёмным, словно закрашенное чёрным.
— Что там? — прошептал Томас.
— Смотри штанишки не запачкай, парень. Скоро он пройдёт здесь.
Прошла минута, две, ещё несколько... Томас переминался с ноги на ногу, раздумывая, и как это Ньюту удаётся стоять так тихо и терпеливо вглядываться в тёмное ничто.
И тут...
В окне появились отблески странного, жутковатого света. Он отбрасывал на лицо и плечи Ньюта бегущие радужные блики, словно тот стоял у освещённого плавательного бассейна. Томас замер, прищурился, пытаясь высмотреть, что происходит по ту сторону стекла. В горле застрял комок. «Что же это?» — недоумевал он.
— Там, снаружи, Лабиринт, — зашептал Ньют. Глаза его расширились и остановились, как будто он впал в транс. — Всё, что мы здесь делаем, вся наша жизнь вращается вокруг него. Каждую треклятую минуту каждого растреклятого дня мы здесь живём во имя Лабиринта, пытаясь его разгадать, а у него, похоже, вообще нет никакой долбаной разгадки, понял? И ты должен узнать, почему с этой штуковиной лучше не шутить, почему эти грёбаные стены сходятся каждую ночь и почему ты никогда — никогда! — не должен совать свою задницу наружу, понял?
Ньют отступил, продолжая удерживать лозы, и жестом велел Томасу занять его место и глянуть в окно.
Томас подчинился, уткнулся носом в холодное стекло и прищурился, стараясь разглядеть то, что хотел показать ему Ньют. Через секунду его взгляд пронзил слой пыли и грязи и... По ту сторону стекла что-то двигалось! А когда он рассмотрел это «что-то», его горло перехватил спазм, словно воздух в глотке превратился в кусок льда — не продохнуть.
Странное грушевидное существо размером с добрую корову, но без определённой, твёрдой формы, извивалось в коридоре, издавая булькающие, как кипящая вода, звуки. Оно вскарабкалось по противоположной стене, а потом бросилось прямо на окно, с грохотом ударившись о толстое стекло. Томас невольно вскрикнул и отшатнулся, но существо отлетело назад, не причинив стеклу ни малейшего вреда.
Томас дважды глубоко вздохнул и снова прильнул к окну. Было слишком темно, чтобы видеть подробности, но в причудливых, неизвестно откуда исходящих сполохах тускло светились серебристые иглы и мерзкая склизкая кожа. Из тела, как руки, торчали зловещего вида отростки, оканчивающиеся различными инструментами: пилами, ножницами, длинными штырями, о назначении которых можно было только догадываться.
Существо, эта наводящая ужас помесь животного и машины, казалось, понимало, что за ним наблюдают, знало, что лежит внутри стен, окружающих Приют. Похоже, ему очень хотелось попасть за эти стены и полакомиться человечинкой. В душе Томаса разлился леденящий страх; он, как опухоль, сдавил ему грудь и не давал дышать. Даже несмотря на потерю памяти юноша был уверен, что никогда не видел чего-либо столь же отвратительного.
Он отошёл от окна. Душевный подъём, который он ещё недавно ощущал, растаял без следа.
— Что оно такое? — спросил он. От страха кишки свело так, что он засомневался, сможет ли ещё когда-нибудь в жизни что-нибудь съесть.
— Мы называем их гриверами, — отвечал Ньют. — Отвратная хреновина, да? Одна радость, что гриверы подходят к Приюту только по ночам. Так что скажи спасибо этим стенам.
Томас сглотнул. Неужели ему когда-то хотелось выйти из Приюта? Идея стать Бегуном казалась ему теперь не столь привлекательной. Но он обязан сделать это! Непонятно, откуда у него это знание, но он обязан сделать это. Странная убеждённость, особенно если принять во внимание только что виденное.
Ньют не отрывал взгляда от окна.
— Ну вот, дружище, теперь ты знаешь, что за чертовщина творится в Лабиринте. Сам понимаешь, с таким не шутят. Тебя неспроста послали в Приют, Чайник. Мы ожидаем, что ты не растратишь свою жизнь попусту и поможешь нам выполнить то, зачем нас всех засунули сюда.
— И что же это? — спросил Томас, хотя предполагаемый ответ заранее вызывал у него озноб.
Ньют повернулся и взглянул ему прямо в глаза. Занимался рассвет, и Томас мог ясно рассмотреть лицо своего собеседника: туго натянутую на скулах кожу, сведённые на переносице брови...