Томас обрадовался, что они остались одни. Пока Чак возился с тарелками и содержимым холодильника, Томас выдвинул из-под небольшого пластикового стола деревянный табурет и уселся на него.
— Сумасшествие какое-то. Как всё это может существовать в действительности? Мы здесь по чьей-то недоброй воле. Чьей?
Чак помолчал, потом сказал:
— Кончай жаловаться. Просто прими это как должное и брось ломать себе голову.
— Ну да, конечно. — Томас выглянул в окно. Вроде бы подходящее время, чтобы задать хотя бы один вопрос из миллиона, наводняющего его мозг. — Слушай, а откуда здесь электричество?
— Кому какое дело? Мне, например, до лампочки, откуда.
«Надо же, какая новость, — подумал Томас. — Опять нет ответа».
Чак поставил на стол две тарелки с бутербродами и морковкой. Хлеб был белый и пышный, морковка — ярко-оранжевая и хрустящая. Желудок Томаса воззвал к нему: ну чего тянешь волынку?! — и юноша, схватив бутерброд, вонзил в него зубы.
— Ох, балдёж! — промямлил он с набитым ртом. — Ну, хоть кормёжка здесь хоть куда!
Томасу теперь хотелось вплотную заняться едой, не отвлекаясь на разговоры с Чаком, а тот как чувствовал — помалкивал. Ну и хорошо: несмотря на всё то удивительное и непонятное, что случилось с Томасом со времени провала в памяти, на него снова снизошёл покой. Живот туго набит, запасы энергии восполнены. Его переполняла благодарность за недолгие моменты тишины, и он решил, что отныне прекращает ныть и начинает действовать в соответствии с обстоятельствами.
Покончив с едой, Томас откинулся на стуле:
— Так что, Чак, — вытирая губы салфеткой, спросил он, — что мне надо сделать, чтобы стать Бегуном?
— О, только не это! Опять завёл свою шарманку! — Чак оторвался от тарелки, с которой подбирал крошки. Он громко, низко рыгнул — Томас даже вздрогнул.
— Алби сказал, что скоро я начну проходить испытания у различных Стражей. Значит, и у Бегунов тоже? — Томас терпеливо ждал, что на этот раз Чак никуда не денется — выдаст ему более-менее конкретную информацию.
Чак драматически закатил глаза, давая понять, насколько глупой считает идею Томаса стать Бегуном.
— Через несколько часов они вернутся. Вот и спросил бы сам.
Томас не обратил внимания на явственно звучащий в голосе Чака сарказм и продолжал гнуть своё:
— Что они делают, когда возвращаются домой по вечерам? Что там, в том бетонном бункере?
— Там карты. Они сразу направляются туда, пока ещё ничего не забыли.
Карты? Томас был озадачен.
— Но если они пытаются сделать карту, то почему бы им не взять с собой бумагу и чертить, пока они в Лабиринте?
Хм, карты... Из всего того, что ему довелось услышать в последнее время, это заинтриговало его больше всего. Впервые он наткнулся на что-то, имеющее отношение к возможному решению головоломки.
— Конечно, они так и делают, просто там много всего такого, о чём им надо поговорить, ну, там, обсудить, проанализировать и прочий плюк в этом роде. К тому же... — мальчик вновь закатил глаза, — они в основном почти всё время бегут, а не занимаются рисованием. Поэтому их так и называют — Бегуны.
Томас задумался о картах и Бегунах. Неужели Лабиринт настолько огромен, что даже после двух лет исследований они не смогли найти выхода из него? Не укладывается в голове. Но потом он припомнил слова Алби о том, что стены всё время движутся... Может ли так быть, что они все приговорены жить здесь до самой смерти?
Приговорены. Какое страшное слово. Он почувствовал, что искорка надежды, блеснувшая в нём после сытной еды, прошипев, погасла.
— Чак, а что, если мы все — преступники? Я имею в виду — вдруг мы какие-нибудь убийцы или что-то в этом роде?
— А? — ошарашенно выкатил на него глаза Чак. — Ты что, смеёшься? С чего ты это взял?
— А ты сам подумай. Наши воспоминания стёрты. Мы живём в месте, из которого нет выхода, окруженные кровожадными монстрами-охранниками. Что ещё это может быть, как не тюрьма, а? — По мере того, как он высказывал свою мысль, она казалась всё более и более вероятной. В груди заныло.
— Чувак, мне, наверно, лет двенадцать, не больше. — Чак ткнул в себя пальцем. — Ну ладно, может быть, тринадцать. Ты что, серьёзно думаешь, что я сотворил что-то такое, за что заслужил тюрьму на всю оставшуюся жизнь?
— Да мне без разницы, что ты сделал или чего не сделал. Как бы там ни было, тебя засунули за решётку. Или ты считаешь, что здесь тебе санаторий? — «Ну, пожалуйста! — взмолился Томас про себя. — Скажи, что я неправ!»
Чак немного подумал.
— Ну, не знаю... Лучше, чем...
— Да уж, знаю. Чем жить в куче плюка. — Томас поднялся и задвинул табурет под стол. Ему нравился Чак, но не стоило пытаться вести с ним интеллектуальные беседы. К тому же, мальчик немного надоел ему. — Ступай сделай себе ещё один бутерброд. А я пойду поброжу, посмотрю... Встретимся вечером.
Он вышел с кухни во двор прежде, чем Чак успел увязаться следом. Приют вернулся к своему будничному распорядку: народ работал, двери Ящика закрылись, солнце светило как ни в чём не бывало. Ничто больше не напоминало о странной девушке, принесшей весть о грядущем конце.
Поскольку его официальная экскурсия по Приюту закончилась досрочно, он решил обойти место самостоятельно, рассмотрев и разнюхав всё более внимательно. Сначала он направился в северо-восточный угол, туда где возвышались ряды кукурузы, на его взгляд, уже вполне созревшей. Там были и другие растения: помидоры, салат, горошек и прочее, чего Томас не знал.
Он сделал глубокий вдох: ему нравились запахи земли и свежей зелени. Он даже понадеялся, что аромат пробудит в нём какие-нибудь приятные воспоминания, но этого не произошло. Подойдя поближе, он увидел нескольких ребят, копающихся в грядках. Один из них помахал ему и улыбнулся. Искренне, непритворно улыбнулся!