Томасу надоело, что с ним обращаются, как с младенцем.
— А не хватит меня так называть?
— Как? Чушка-свинюшка?
Томас выдавил смешок и потряс головой:
— Нет — Чайник. Я же теперь не самый новый новичок, разве не так? Та девица в коме теперь Чайник. А меня зовут Томас. — Он встрепенулся при внезапном воспоминании о девушке — об ощущаемой им странной связи с нею. Нахлынула неясная грусть, словно он хотел видеть её, даже тосковал по ней... «Что это ещё за бред? — упрекнул он себя. — Я даже не знаю, как её зовут!»
Ньют откинулся назад, подняв брови:
— Ну и ну, да ты, никак, за ночь отрастил приличного размера яйца!
Томас игнорировал комплимент и продолжил:
— Кто такие Червяки?
— Так мы называем парней, что целыми днями стоят воронкой кверху в Садах — ну, там, копаются в земле, полют, сажают и прочее.
Томас кивнул в нужном направлении:
— Кто у них Страж?
— Зарт. Хороший парень, до тех пор пока не отлыниваешь от работы. Это он — тот великан, что стоял вчера первым на шесте.
Томас отмолчался: надеялся как-то ухитриться и прожить день без упоминаний о Бене и Изгнании — эта тема приводила его в замешательство и заставляла остро чувствовать свою вину. Поэтому он заговорил о другом:
— Так почему ты припёрся меня будить?
— А чем тебе моя рожа с утра не угодила? Не нравлюсь, что ли?
— Не так чтобы очень. Так что... — Но тут раздался грохот расходящихся стен. Он посмотрел в сторону Восточной двери — кто его знает, а вдруг там стоит Бен? Но увидел не кого иного, как Минхо — тот потянулся, потом вышел за порог, наклонился и что-то подобрал.
Это был наконечник шеста с кожаной петлёй. Похоже, в Минхо он никаких чувств не вызвал: Страж просто бросил его одному из своих Бегунов, а тот подхватил и отнёс ошейник в сарай с инструментами.
Томас обернулся к Ньюту в недоумении: как мог Минхо быть таким бесчувственным?
— Что за...
— Я видел только три Изгнания, Томми. И все в точности такие же мерзкие, как вчерашнее. Но каждый грёбаный раз гриверы оставляют нам на пороге ошейник. Вот от чего рехнуться можно!
Томас вынужден был согласиться.
— Что они делают с теми, кто попадает в их лапы? — Да ладно, так ли уж ему хотелось это знать?
Ньют лишь пожал плечами, впрочем, его равнодушие, похоже, было напускным. Ему, скорее всего, просто невмоготу говорить о таких вещах.
— Расскажи мне о Бегунах, — вдруг вырвалось у Томаса. Он тут же прикусил язык, несмотря на настоятельную потребность извиниться и сменить тему. Ему ведь так хотелось узнать о них побольше! Даже после того, чему он стал свидетелем накануне, даже увидев в окне гривера — он жаждал знать всё о Бегунах. Эта тяга была совершенно необорима, причём, непонятно почему. Просто он был рождён, чтобы стать Бегуном в Лабиринте — вот и всё.
Ньют в замешательстве помолчал.
— О Бегунах? Зачем?
— Просто так.
Ньют бросил на него подозрительный взгляд.
— Лучшие из лучших — вот кто эти ребята. Иначе нельзя. От них зависит всё. — Он подобрал камешек и швырнул его, рассеянно глядя на то, как тот подпрыгивает по земле.
— А почему ты не один из них?
Ньют перевёл взгляд на Томаса.
— Я был. Пока не повредил ногу несколько месяцев назад. Так на хрен и не поправился. — Он наклонился и рассеянно потёр правую лодыжку, при этом лицо парня исказилось, как от боли. Томас подумал, что, скорее всего, это не настоящая боль, а воспоминание о ней.
— Как тебя угораздило? — допытывался Томас, решив, что чем лучше он разговорит Ньюта, тем больше сможет узнать об интересующем его предмете.
— Удирал от проклятого гривера, как ещё? Почти достал меня, зараза. — Ньют помолчал. — Как подумаю, что мог бы тоже подвергнуться Превращению, так до сих пор корёжит.
Превращение... Если узнать о нём побольше — глядишь, и получишь ответы на самые интересные вопросы.
— А что это вообще такое? Что изменяется? Неужели все становятся такими психованными, как Бен и начинают кидаться на людей?
— Бену было хуже, чем кому-либо другому. Но я думал, ты хочешь поговорить о Бегунах?
Судя по тону Ньюта, беседа на тему Превращения закончена, что разожгло любопытство Томаса ещё сильнее. Хотя ладно, о Бегунах так о Бегунах.
— О-кей, я слушаю.
— Как я сказал, они лучшие из лучших.
— И как вы это узнаёте? Проверяете каждого, как быстро тот может бежать?
Ньют с отвращением взглянул на Томаса и простонал:
— Вот сыскался умник на мою голову, как там тебя — Чайник, Томми или ещё как! Быстро бегать — это только часть, причём очень малая часть.
От таких слов интерес Томаса только возрос:
— Что ты имеешь в виду?
— Когда я говорил «лучшие из лучших», я и имел в виду — во всём. Чтобы не откинуть копыта в Лабиринте, нужно быть быстрым, сильным и хорошо соображать. Уметь принимать решения и точно измерять степень риска. Нельзя бросаться очертя голову, но и слишком осторожничать тоже нельзя. — Ньют вытянул ноги и оперся о землю за спиной руками. — Знаешь, там, снаружи, кошмар и тихий ужас. Мне туда как-то совсем не хочется. Вообще.
— Я думал, гриверы появляются только по ночам. — Судьба судьбой, а нарваться на одного такого милягу Томасу никак не улыбалось.
— Ну да, обычно.
— Но тогда почему ты говоришь, что там так ужасно?
Что ещё от него скрывают?
Ньют вздохнул.
— Стресс. Гнёт. Рисунок Лабиринта каждый день иной. Надо непрестанно держать в мозгах всю картину, если хочешь, чтобы мы вырвались отсюда. Постоянно беспокоишься о долбаных картах. А самое худшее — всё время боишься, что не успеешь вовремя вернуться. И с обычным-то лабиринтом морока, а уж если он каждую ночь меняется... Пару раз забыл, ошибся, запутался — и порядок, ночка с чудищами обеспечена. Не место и не время ни для дурачков, ни для маменькиных сынков.