БЕГУЩИЙ В ЛАБИРИНТЕ - Страница 5

— Потому что ты совсем новый новичок, — ткнул Чак в него пальцем и засмеялся. Из дома донёсся очередной вой, похожий на крик изголодавшегося раненного животного.

— И как ты можешь зубы скалить? — спросил Томас, ужаснувшись услышанному. — Ведь там, похоже, кто-то умирает!

— Ничего с ним не станется. Никто не помирает, если успевает вовремя вернуться и принять сыворотку. Тут такое дело — ты либо мёртв, либо жив. Просто ужасно больно.

— Почему ужасно больно?

Глаза Чака забегали, словно он не был уверен, что сказать.

— Ну, его ужалили гриверы.

— Гриверы? — Томас всё больше и больше запутывался. «Ужалили гриверы». В словах ощущался тяжёлый гнёт страха. Томасу вдруг расхотелось допытываться, что они означают.

Чак пожал плечами и отвернулся, закатив глаза.

Томас вздохнул с досады и вновь прислонился к дереву.

— Да ты, похоже, знаешь не больше моего, — сказал он, понимая, однако, что это не так. Его провал в памяти был каким-то странным. Он помнил общую картину мироустройства, но частности — лица, имена, события — ускользали от него. Как книга, в которой все листы на месте, но пропущено одно слово из дюжины — раздражает без меры и читать невозможно. Ему даже возраст его был неизвестен!

— Чак... Как думаешь, сколько мне лет?

Мальчик смерил его взглядом.

— Ну-у, я бы дал лет шестнадцать. И, если интересно, в тебе пять футов девять дюймов. Волосы тёмные. Ах да, и ещё: страшен, как жареная требуха на палочке. — Он ухмыльнулся.

Томас остолбенел настолько, что последней фразы даже не расслышал. Всего шестнадцать? А ему казалось — гораздо больше...

— Ты что, серьёзно? — Он помолчал, подыскивая слова. — Как... — Он, собственно, не знал, о чём спрашивать.

— Да не волнуйся ты так. Первые несколько дней будешь как из-за угла мешком прибитый, а потом привыкнешь. Я привык. Мы просто живём здесь, вот и всё. Лучше, чем жить в кучке плюка. — Он искоса взглянул на собеседника, по всей вероятности, предвидя его следующий вопрос. — «Плюк» — это то же, что «какашка». Какашка делает «плюк», когда падает в горшок.

Томас воззрился на Чака, не в силах поверить в то, что ведёт подобную беседу. «Да, классно», — вот и всё, что ему удалось из себя выдавить. Он отстранился от дерева и вслед за Чаком направился к старому зданию. Вернее было бы назвать его бараком. В нём было три-четыре этажа и выглядел он так, будто того и гляди завалится. Эта мешанина из брёвен, досок, шпагата, разнокалиберных окон, собранных в одну кучу, кое-как составленных вместе и закреплённых без складу и ладу, возвышалась на внушительном фоне каменных, поросших плющом стен.

По дороге через двор его ноздрей коснулся запах горящих дров и жарящегося на огне мяса. В животе у Томаса заурчало. Теперь, когда он знал, что жуткие крики издавал больной мальчик, ему стало не так страшно. До тех пор, пока не вспомнил, отчего тот заболел.

— Как тебя зовут? — спросил сзади Чак, пытаясь не отставать от него.

— Что?

— Имя твоё как? Ты нам так и не сказал, а я знаю, что уж это-то ты точно помнишь.

— Томас. — Он едва услышал сам себя — так далеко умчались его мысли. Если Чак прав, в этом было нечто общее между ним и прочими ребятами: каждый помнил своё имя. А почему не имена родителей? И имена друзей? И почему никто не помнил своей фамилии?

— Приятно познакомиться, Томас, — церемонно сказал Чак. — Не беспокойся, я о тебе позабочусь. Я здесь уже целый месяц и знаю это место вдоль и поперёк. Уж положись на Чака, хорошо?

Томас уже почти достиг входа в барак, перед которым собралась кучка ребят, когда его накрыл внезапный, не совсем объяснимый приступ раздражения. Он повернулся к Чаку.

— Да ты даже рассказать мне толком ничего не в состоянии. Хорош же я буду, если «положусь» на тебя.

Он снова повернулся к двери, собираясь войти внутрь, чтобы найти ответы на свои вопросы. Откуда вдруг взялись эти решительность и бесстрашие — он не имел понятия.

Чак пожал плечами.

— Да что хорошего я могу тебе сказать... Я ведь по-прежнему новичок. Но мы могли бы стать друзьями...

— Мне не нужны друзья, — оборвал его Томас.

Он потянулся к безобразной, выгоревшей на солнце деревянной двери, потянул, открыл её и увидел нескольких ребят, со стоическими физиономиями сгрудившихся у подножия кривобокой лестницы, ступени и перила которой торчали наперекосяк во все стороны. Стены прихожей и коридора покрывали тёмные обои, кое-где отклеившиеся. Единственным украшением служила пыльная ваза на трёхногом столе и чёрно-белая фотография пожилой женщины, одетой в старомодное белое платье. Всё это напомнило Томасу фильм ужасов про дом с привидениями. Даже дыры в полу имелись для полноты картины.

В помещении пахло пылью и плесенью — в противоположность приятным запахам снаружи. На потолке светились, помаргивая, лампы дневного света. Он пока ещё толком не задумывался об этом, но в мозгу у него мелькнула мысль: откуда в таком месте, как Приют, берётся электричество? Он всмотрелся в лицо старой женщины на фотографии. Она здесь жила? Заботилась об этих детях?

— Эй, гля, а вот и наш Чайник! — воскликнул один из ребят. Вздрогнув, Томас узнал его: это был тот самый черноволосый парень, который тогда, у лифта, уставился на него со смертельной ненавистью во взгляде. На вид ему было около пятнадцати, долговязый и тощий, нос, размером с добрый кулак, по форме напоминал мятую картофелину. — Этот шенк, наверно, наплюкал в штаны, когда услышал, как старина Бенни вопит, как недорезанная девчонка. Новую пелёночку подложить, образина?